Просто удивительно, за какие такие заслуги нам в небесной канцелярии выписали такого волшебного мальчика. Это за него на сайте ММ висела просьба держать кулачки и молиться. Большое спасибо всем, кто откликнулся, спасибо за ваши кулачки и за молитвы!

Участник БК-4

Впервые я подумала, что «сейчас рожать мне еще рано, вот годика через два-три…», когда оканчивала школу и подряд три мои бывшие одноклассницы произвели на свет своих первенцев. Через два-три года, когда стали появляться дети у моих сокурсниц по университету, я вновь подумала, что «сейчас еще рано, вот годика через два-три, как раз университет окончу…». Когда я получила бакалавра, мне поступило два взаимоисключающих предложения – руки и сердца с перспективой немедленно нарожать «кучу маленьких партосиков» и продолжить образование в магистратуре на писхфаке МГУ. И я подумала: «сейчас рожать мне еще рано, вот годика через два-три…». Я наблюдала за тем, как размножаются мои однокурсницы по магистратуре, потом – по аспирантуре, мои коллеги по работе, мои студенты, мои младшие родственники и младшие родственники моих одноклассниц, однокурсниц, коллег и студентов и продолжала думать: «нет, сейчас еще рано, вот годика через два-три…».

Однажды в Новый год, как всякая порядочная золушка, я встретила своего принца. С тех пор, как принято писать в желтой прессе и бульварных романах, мы с ним не расставались.

Через несколько месяцев я окончательно к нему переехала, почувствовала его дом своим, во мне проснулись все инстинкты, ответственные за гнездование и мне ужасно захотелось, что бы у нас появилась собака – английский бульдог белый с рыжим пятном на ухе. Я стала уговаривать мужа, который по природе своей, вообще-то, кошатник. Он был против. Муж приводил массу доводов в свою пользу, с некоторыми из которых нельзя было не согласиться, в ответ я придумывала новые аргументы. Это продолжалось довольно долго. Я настаивала, мне отказывали, я обижалась и пару раз даже плакала для убедительности, но понимания не находила. Как-то, в ответ на мою очередную тираду, он заявил: «Ну, зачем нам собака? Давай лучше заведем ребенка». Честно говоря, к тому моменту об общих детях я еще не задумывалась, ну не то что бы не задумывалась совсем, просто мне казалось, что пока еще рано, вот годика через два-три. Я ответила, что дети – не собаки соответственно их не заводят, детей бог дает и, в последней попытке убедить взять собаку, сделала вид, что обиделась.

Еще через пару месяцев мне необходимо было посетить гинеколога – ничего особенного, плановый осмотр. Мария Михайловна, на тот момент находилась уже на восьмом месяце беременности. Она сократила количество рабочих дней до двух в неделю, и как следствие, принимала в эти два дня всех тех, кто раньше распределялся на рабочую неделю, что в совокупности с особым физиологическим статусом вполне позволяло ей путать цели визитов ее пациенток. Так меня она спросила, не планирую ли я беременность? Я, рассчитывавшая заняться решением репродуктивных задач годика через два-три и никогда не обсуждавшая этот вопрос с Марией Михайловной, неожиданно, для себя в первую очередь, ответила утвердительно. Мне дали список анализов, которые нам с мужем необходимо сдать и назначили встречу на Опарина.

Пройдя все исследования, мы получили «отмашку» от ММ и начался увлекательный процесс планирования. Справедливости ради надо отметить, что процесс этот слегка затянулся – в общей сложности, на достижение цели у нас ушло чуть больше года. В течение этого времени мы несколько раз прерывались для установления либо устранения различных обстоятельств (так, например, мы с мужем оба умудрились в этот год попасть на операционный стол). И вот после одного такого особенно продолжительного перерыва (три месяца), мы взяли отпуск, путевки в Египет и целую неделю провели вдвоем. В Москву вернулись беременными, что само по себе не удивительно: море, солнце, безделье, только один русский канал по ТВ... Чем, спрашивается, еще все это могло закончиться?! Хотя лично я, как носитель психологического знания, не стала бы сводить все объяснения к теории вероятности. Я думаю, что это время было нам необходимо для того, чтобы освоиться со своим новым намерением прежде, чем его реализовать.

В психологии есть понятие «зоны ближайшего развития». В эту зону попадают те возможности, которые субъект еще не способен реализовать в настоящий момент, но которые при благоприятном стечении обстоятельств, он сможет реализовать в ближайшее время – на следующем этапе развития. Это понятие зародилось и обычно используется при обсуждении проблем психологии развития, чаще, когда речь идет о детском возрасте. Например, когда ребенок научается складывать и вычитать, загибая пальцы, мы можем говорить, что устный счет у него в зоне ближайшего развития. Стоит только ему немного подсказать, объяснить, как, и он начнет решать нехитрые примеры. Если же он пока научился только считать по порядку от 1 до 10, то с нашей стороны будет наивным и даже негуманным пытаться добиться у такого ребенка ответа на вопрос: «сколько будет 5+5?» – его возможности ответить находятся еще за пределами зоны его ближайшего развития.

Когда же речь идет о становлении отношений мужчины и женщины, невозможно отрицать, что оба они проходят новый этап своего развития. Есть вещи, которые доступны сразу, есть те, что в зоне ближайшего развития, а есть такие, для которых эту зону надо еще вырастить. Мы прошли практически все этапы, которые обычно проходят пары на пути выращивания этой самой зоны. Первый этап – период наивного планирования, начался с означения намерения, когда мы сказали себе и доктору – «мы хотим стать родителями». Нам тогда казалось, что мы облекли в слова взвешенное решение взрослых людей. На самом деле, больше всего это было похоже на поведение шестилетка, задумавшего идти в школу, сознание которого наполнено наивными стереотипами. Он придумывает себе разные обряды, заводит специальные привычки, и прочими подобными методами «работает над собой», например, засыпает, обняв школьный портфель. Самому себе он уже кажется взрослым.

Так и мы, засорили себе голову кучей стереотипов, не имеющих ни малейшего отношения к репродуктивным процессам. Более того, как я понимаю это теперь – стереотипами, тормозящими эти самые процессы. Я, например, долго сдерживала себя от покупки понравившихся туфлей на высоком каблуке, куртки с узкой талией и пр. Муж, в свою очередь, длительное время категорически возражал против того, что бы я села за руль. Все эти иррациональные убеждения мы объясняли просто (и тупо): «мы планируем ребенка».

Время шло, бравадная уверенность в том, что все получится с первого, ну со второго, ну максимум, с третьего раза тихонько таяла. Наступал второй этап – период направленного полезного (на самом деле, абсолютно бесполезного) действия. Я стала измерять базальную температуру, мерить на узи эндометрий, сдавать анализы на прогестерон и изучать опыт, накопленный теми, кто по этому пути уже прошел сам или провел других. Короче, я была занята.

Я узнала, что по определению ВОЗ брак считается бесплодным, если беременность не наступает через год регулярной половой жизни без контрацепции, собрала целую коллекцию историй «чудесного зачатья» (какие только диагнозы и, наоборот, методы предохранения, в них ни фигурировали!), выяснила про БТ, эндометрий и уровень прогестерона все, что способен понять человек без медицинского образования.

Год еще не прошел, диагнозов, препятствующих зачатью, у нас не было, пару циклов пришлось предохраняться, уровень прогестерона был идеальный, эндометрий замечательный. Правда, показатели базальной температуры выглядели странно – максимум 36.8 и никаких вам четких западаний и пиков, но на фоне анализов на прогестерон и узи эндометрия, эти странности были признаны несущественными. Т.е. я имела все объективные данные думать, что беременность должна скоро случиться. Однако я так не думала. Беременность не наступала. Мне казалось, что это не оттого, что еще не пришло наше время, а потому, что мы упустили что-то важное. Я подозревала, что есть какой-то страшный диагноз, о котором пока никто не догадывается и боялась, что детей не будет совсем. Я начинала чувствовать себя несчастной.

Тогда меня отрезвил муж, он сказал, что дети у нас непременно будут. Если они не получатся естественным образом, мы воспользуемся достижениями современной медицины, если и они не помогут, тогда мы прибегнем к усыновлению. Ведь если люди любят друг друга, то, в сущности, какая разница, когда и как у них случаются дети?! Я поняла, что демонизирую свою проблему и, что, на самом деле, страдания мои вызваны не самим по себе отсутствием беременности, а тем, что это отсутствие как бы ставит под сомнение мою женственность. Вот эта неуверенность в своей женской состоятельности и отравляет мне жизнь. Вполне возможно, что она же «блокирует» мою способность беременеть. Тогда получается, что я хожу по замкнутому кругу: не могу забеременеть – значит не вполне женщина, а если я не женщина, то, как же мне забеременеть?! Я еще немного порефлексировала и решительно вымела из головы весь этот мусор. Забрала со стоянки машину, купила сапоги на безумной шпильке и распланировала график поездок. С этого начался третий период планирования – период признания естественности, запланированных нами процессов и здорового пофигизма к срокам их реализации.

Когда все случилось, выяснилось, что беременность – это совершенно не то, что о ней рассказывают. Во-первых, не оправдались стереотипы, усиленно насаждаемые в обществе. Ни извращенного аппетита, ни перепадов настроения, ни интеллектуальной недостаточности, ни чего-нибудь еще в этом духе в объемах больших, чем до беременности, за мной никто особо не замечал. Во-вторых, никакие «тяготы» беременности меня не тяготили. Я думаю, что природа здесь все предусмотрела и даровала нам на такой случай замечательные механизмы психологической защиты, которые только и надо, что культивировать. В первом триместре у меня были и кровотечения, и токсикоз, но меня не покидала уверенность в хорошем исходе событий и я воспринимала все как само собой разумеющееся. В самом начале я выработала позицию следующего содержания: у меня такая беременность, какая есть. Я могу ее либо принять, либо прервать, гундеть и унывать неэффективно. Вариант с прерыванием не рассматривался, поэтому оставалось только ждать, когда само пройдет. Я твердо верила, что пройдет обязательно, уж к Новому году точно (пдр был на 29 декабря). Все неприятности первого триместра закончились в положенный им срок – к началу второго.

Также выяснилось, что беременность это то, о чем никто не рассказывает. В первую очередь, почему-то никто не говорит, что беременность предоставляет огромное поле для работы над личностным ростом. Причем, не просто предоставляет, а натурально требует такой работы. Возможно, если этой работой пренебречь, то и возникают все явления, служащие почвой для мифотворчества на тему беременности.

Период с середины июня по начало сентября оказался «золотым веком» моей беременности: прекрасное самочувствие плюс отпуск позволили мне заняться домом, фитнесом и прочими приятностями. Я ходила на занятия в БК, но, справедливости ради, надо сказать, что прилежной ученицей я так и не стала – много занятий пропустила, да и опаздывала часто.

Предполагалось, что пропущенные темы я успею изучить в БК5, не вышло. Тем не менее, какие-то знания я все же впитала, за что отдельное спасибо ММ и участникам БК4. Единственная проблема, с которой я столкнулась во втором триместре – отеки. Я стала отекать еще недели с 10-11й. Отчего это происходило, и что с этим делать для меня так и осталось загадкой. Я исключила соль, перестала пить воду и пр. свободную жидкость, но к вечеру меня настигало ощущение тяжести в щеках. При этом за всю беременность у меня ни разу не было плохого анализа мочи. ММ выражала недовольство моим видом и, кажется, не верила, что я не пью и не солю, муж строго меня контролировал, но уверял, что я не выгляжу отечной, большинство окружающих предлагали наплевать на водно-солевой режим, а я приходила в тихий ужас от лица, что смотрело на меня из зеркала, особенно, по вечерам.

Из-за этой дурацкой отечности, чтобы посмотреть почки, решили сделать узи чуть раньше положенного – в неполные 24 недели. Выяснилось, что немного расширена лоханка правой почки, а еще, что шейка короткая и раскрытая. На фоне прекрасного самочувствия и того, что в 17 недель узи шейки было идеальным, такой результат неприятно удивил. Оптимизм тогда подвел даже ММ, во всяком случае, мою инициативу сфотографировать детеныша она не поддержала. По содержанию разговора между Озеровой и Малярской, я поняла, что хороших перспектив они мне не рисуют. И отправилась я из института на Опарино в гб№8 в 4м Вятском (а ведь еще утром собиралась в бассейн). Врач в приемном ознакомилась с заключением Озеровой и признала мою ситуацию обязательной для госпитализации, но т.к. самотеком там принимают только по витальным показаниям, мне еще пришлось ехать в жк за направлением. Короче, к вечеру я, наконец, заняла свою койку в отделении патологии на 6м этаже.

Это должно прозвучать странно, но гб №8 – хороший роддом. На столько хороший, на сколько может быть хорошей муниципальная больница, специализирующаяся на преждевременных родах и недоношенных детках. Т.е. ничего хорошего там нет априори. Однако ей (больнице) необходимо отдать справедливость. Во-первых, за три месяца я не встретила там ни одного безграмотного доктора. Было два неуверенных в себе ординатора первого года, но что с них взять – дети. Но, уже начиная с детей постарше – ординаторов второго года и аспирантов, специалисты производили вполне приличное впечатление. Во-вторых, там достаточно приемлемые бытовые условия – в палате по два человека, душ и туалет на две палаты. Влажная уборка не очень добросовестная, но ежедневная. Правда, напряженка с зеркалами, ну да это не главное. В-третьих, и, возможно, главных, большинство врачей обладают весьма экологичным сознанием, опять же, на столько, на сколько это позволяет система. Во всяком случае, из 9ти девочек, которых за время моего там пребывания перевели в родблок из моей палаты, стимулировали только одну капельницей с папаверином. Но у нее к тому моменту уже неделю подтекали воды и стимуляцию ей назначили, когда эти воды стали зелеными. Всех остальных и в 40, и в 41 неделю не трогали, даже тех, кто сам просил их «разродить». В предродовое тоже раньше времени не переводили, убеждали ждать, терпеть и раскрываться максимально возможно. Конечно, назначения делаются согласно протоколу, но мой лечдок всегда честно признавался, если спросить, что в моем случае из назначенного можно не принимать. К тому же, я постоянно держала связь с ММ по мылу и таким образом имела двойной врачебный контроль ситуации. За что, опять же, отдельное спасибо Марии Михайловне.

К негативным сторонам 8ки относятся кухня и строгость санэпидрежима. Причем, если первое можно пережить посредствам передач из дома, то для преодоления эффекта последнего администрация роддома предлагает только видеофон. Никаких посещений в палате или свиданий в фойе ни для кого не предусмотрено. Личные связи не помогают, попытки коррумпировать персонал бесполезны. Я спасалась Интернетом и скайпом в своем ноутбуке. По причине той же строгости режима, родильницы выглядят тоскливо – ситцевые халаты в незабудках, аналогичной дизайнерской идеи рубашки, но главное, лица очень грустные и, в общем-то, есть отчего. В послеродовом санэпидрежим еще строже, ребенок может находится с мамой в палате, но при соблюдении трех условий: благополучие мамы, благополучие малыша (и то, и другое определяется медперсоналом) и наличие в палате пеленального столика. Естественно, ни муж, ни какие-то другие, близкие маме люди не доступны контакту до самой выписки.

Таким образом, оказавшись в этом заведении, остаешься один на один со своей болезнью, и кто победит зависит, в том числе, от настроя. Главный вывод, который я для себя там сделала – нельзя жалеть себя раньше времени. Пока это только угроза, пока ничего не случилось нужно делать все, чтобы этой угрозе противостоять, ведь если то самое страшное случится, горе не станет меньше от предварительных рыданий.

Мне был поставлен диагноз: ИЦН, пролабирующий пузырь. Как следствие, назначен постельный режим, уколы, таблетки и капельницы, установлен акушерский пессарий. Самым важным, но и самым трудоемким было соблюдение постельного режима. За три месяца меня дважды отпускали домой на побывку. Последний раз меня выписали на 35-й неделе; по узи внт. зев был сомкнут. Доктор потом признался, что первое время каждое утро, приходя на работу, был готов услышать, что меня перевели в абсервацию, в то, что я дохожу до таких сроков никто не верил.

Я взяла на вооружение принцип анонимных алкоголиков – те каждое утро говорят себе: «сегодня я не пью», а я каждое утро давала себе установку сегодня не рожать. Родным, близким и знакомым запретила меня жалеть и пресекала любые рассуждения на тему: «как ужасно все время лежать». Ужасно страшно потерять ребенка, ужасно тяжело воспитывать ребенка-инвалида, особенно в нашей стране, а все время лежать вовсе не ужасно, ну если только, ужасно скучно.

Еще я писала ребенку письма и читала ему классику детской литературы. Вообще, постаралась абстрагироваться от внешней стороны жизни: обложилась двд с сериалом «Друзья», детскими и приключенческими фильмами, нормальное взрослое кино не смотрела, также, намеренно игнорировала мировые новости, не читала ни научную, ни серьезную художественную литературу, вспомнила, как вышивать крестиком. Я сделала все, что бы перестать чувствовать себя частью большого сложного мира и замкнула весь мир на себе.

Примерно с 33-34-х недель мне стали рисовать перспективу кесарева сечения (с моей-то шейкой!). Окружающих меня родовспомогателей вдруг стал смущать мой рубец после консервативной миомэктомии. К тому же, детеныш давно и прочно сидел на попе и, судя по всему, своего чисто ягодичного предлежания менять не собирался. Я уговаривала его перевернуться и надеялась, что это произойдет. Еще я надеялась найти врача, которому я смогу доверять, и которого не испугает мой рубец, но этим моим надеждам оправдаться не удалось. Все, принимающие роды врачи, к которым я обращалась, в один голос говорили, что, если бы рубец был после кесарева, то шансов на самостоятельные роды было бы много, лишь бы малыш перевернулся, а мой рубец на узи не видно, следовательно, оценить невозможно, да он еще и находится где-то там же, куда плацента прикрепилась. Еще говорили, что я имею право недооценивать серьезность ситуации, но их опыт гораздо богаче и они-то видели, как эти рубцы расходятся и любоваться этим лишний раз не намерены, что за те несколько лет, что такие операции проводятся уже накопились случаи гибели плода при расхождении таких рубцов, что в отличии от рубцов после КС, рубцы после миомэктомии имеют способность расходиться бессимптомно. Одни больше боялись рубцов с коагуляцией, других пугало наложение швов, у меня было и то и другое. Ввиду всех этих медицинских особенностей мне было предложено кесарево сечение в 39-40 недель, не дожидаясь начала родовой деятельности, а то у всех, опять же, накопился опыт расхождения таких рубцов на первых схватках.

Сначала я верить в серьезность их намерений отказывалась, но количество родовспомагателей, с которыми мы консультировались росло, а мнение оставалось одним и тем же. Варианты, которые предлагала обдумать ММ (единственный человек в белом халате, который понимал, отчего меня не радует перспектива КС) мне, в основном, не подходили. Мы с мужем так устроены, что не верим в гороскопы, не лечимся гомеопатией и не рожаем дома. Не знаю, хорошо это или плохо, просто мы такие. Возможно, если бы один из нас обладал менее стереотипным сознанием, то мог бы повлиять на другого, но мы в этом отношении, одинаковые, поэтому домашние роды даже не обсуждались. Роды в ближайшем рд с дежурной бригадой также вряд ли поспособствовали бы успешности родовой деятельности. В одном из электронных писем ММ предложила думать в таком направлении – если ребенок перевернется, это будет знаком того, что рубец не опасен и можно рожать самой, а если не перевернется, то все равно должно быть КС и можно тогда не расстраиваться. Конечно, если бы это был только мой ребенок, я бы проявила упорство и поехала бы в рд на первых схватках и рожала бы в зависимости от положения ребенка. Однако ребенка я ждала от мужа и он был против рискованных экспериментов на близких. Муж приводил вполне разумные аргументы – до ближайшего рд ехать полчаса, а до хорошего полтора, пдр приходится на новогодние праздники, а это значит, что в больницах только дежурные бригады и не факт, что все их участники будут трезвыми. Главным же доводом стал страх того, что раскрытие опять начнется без схваток, тогда мы, вообще, можем опоздать. Короче, я сдалась. Мы заключили контракт с ПМЦ с врачом, которая принимала роды у наших друзей.

Потом в роддоме по состоянию шейки стало понятно, что я действительно уже в родах (вот такая физиологическая особенность бессимптомного раскрытия!) еще выяснилось, что рубец мой для родов и правда не совсем годится. Доктор, что принимала у меня роды понимала, что я, хоть и сдалась ей на милость, но радости от этого не испытываю, и пыталась меня утешить, как могла. Она говорила, что и таз у меня узковат, и крестец ни туда выпирает, и ребенок оказался на полкило больше, чем оценивали по узи, что при всех этих условиях все равно рожать самой ребенка в тазовом нельзя, что если бы мы это допустили, то малышу пришлось бы не сладко, точно хуже, чем при КС, а раскрытие было уже приличным и вполне могло бы так случиться… Но мне все равно было обидно, я чувствовала себя виноватой за то, что не нашла в себе сил отстоять свою позицию. Теперь я жалею о том, что так тогда раскисла и понимаю, что виновата больше в том, что, приняв решение о КС, не постаралась ему соответствовать, а целую неделю инфантильно надеялась, что «как-нибудь само рассосется».

25.12.06 в 8 утра мы с мужем приехали в рд. Мне провели нехитрую подготовку. Было страшно и от этого обидно: я должна была думать о том, что через несколько минут стану мамой, а могла думать только о том, что боюсь укола в позвоночник. При этом, повод для укола я, как будто, вовсе вытеснила. Еще накануне я поймала себя на мысли, что мое волнение, скорее, напоминает предсвадебное, чем предродовое.

На деле оказалось, что укол – это не больно, просто, очень неприятно, но оттого, что после укола чувствительность, практически, исчезает – остаются только незначительные ощущения неких манипуляций, осознание скорого материнства сильно тормозит. На период операции анестезиолог стал мне родной матерью – держал меня за руку, объяснял, что происходит и этим, хоть как-то, возвращал меня в реальность. Спасибо ему за это. В 9.38 мой малыш появился на свет – 3300гр, 52см, 8-9 по апгар. Маленький, розовый, весь в смазке с недоумевающим выражением лица. Сначала его помыли, измерили, взвесили и запеленали. Процедуры эти ему не понравились, может быть, он не ожидал, что его жизнь в большом мире начнется именно с них, а может просто не рассчитывал, что жизнь в большом мире начнется так скоро, так стремительно и все эти манипуляции явились первым и наиболее негативным опытом. Как бы там ни было, он активно выражал свой протест и крыл акушерку на своем младенческом наречии так, что слышно его было в коридоре (до сих пор купание, переодевание и взвешивание не доставляют моему мальчику удовольствия). Потом ребенка, так сказать, приложили к груди, на самом деле, акушерка надавила молозива и дала ему облизнуть, вот и все прикладывание. Мне дали его чмокнуть в щечку и унесли. За дверями операционной сына встречал папа. Судя по фотографиям, они неплохо провели время. Я увидела ребенка только через 7 часов после операции, когда меня перевели из ПИТ в послеродовое. Весь вечер мы провели вместе, а на ночь я, оценив свои физические возможности, отдала ребенка в детское отделение, дав себе клятву, что в следующий раз я выберу контракт с семейной палатой, чтобы муж мог остаться на ночь.

Когда приятельница, напутствуя меня по телефону в роддом, завещала мне бороться за свое материнство, я ее не поняла. Мне казалось, что если я заключила договор и заранее все обсудила, то чего ж бороться?! Действительно, мой доктор, да и педиатр отнеслись с уважением к моему желанию и праву находиться рядом с ребенком, кормить его только грудью и т.д. Однако только докторами штат медработников не ограничивается. Половина детских сестер и акушерок, т.е. люди, которые больше всего проводят времени с женщинами и малышами, обладают весьма неэкологичным сознанием и, чего греха таить, дурным воспитанием. Первые дня три меня пытались убедить в том, что ребенку не хватает еды, что все докармливают и я должна. Я отвечала, что, конечно, все докармливают, и всегда докармливали, и первобытные женщины тоже бегали в молочную кухню за углом. Что противопоставить первобытным женщинам так никто и не нашел, а на третий день к вечеру у меня пришло молоко. Как назло, у ребенка особого аппетита не было, я наивно надеялась, что вот сейчас он проголодается и перестаралась на этом поприще. Утром моя грудь была похожа на памятник сталинскому дирижаблестроению. Чтобы избежать, обещанной мне процедуры интенсивного ручного сцеживания целый день между кормлениями (ребенок есть все-таки захотел) я эксплуатировала молокоотсос. На том мои проблемы со становлением ГВ завершились. Хотя был еще один нюанс, пока грудь была такая отекшая, малышу было неудобно делать захват и он немного разбил мне сосок, я спаслась пуреланом и в течение дня силиконовой накладкой. Но даже когда префицит молока был очевиден мне «на всякий случай» приносили бутылочки с водой и со смесью.

Также, я не вызвала большого понимания, когда решила самостоятельно ухаживать за ребенком и попросила установить у меня в палате пеленальник через сутки после операции. Меня спрашивали, зачем мне это надо и помню ли я, что у меня было КС? Конечно помню, ведь кесарево, а не лоботомия.

Я вовсе не хочу как-то очернить средний медперсонал Центра, были там и такие сестры и акушерки, которые, наоборот, всячески меня поддерживали и, вообще, пропагандировали здоровые взаимоотношения с младенцем, но что получишь в следующий раз поддержку или неодобрение зависит от того, кто сегодня дежурит. Короче, возможность побороться за свое материнство готов предоставить любой роддом, как бы он себя ни позиционировал. Система, никуда не денешься. Хотя, конечно, если вступаешь с этой системой в коммерческие отношения, то борьба дается легче.

Еще в рд нам с Эмилем понравилось спать в одной кровати. Конечно, у ребенка есть свое спальное место, но оно служит «запасным аэродромом». От совместного сна ощущаем только пользу, единственная проблема – наш двухметровый стокилограммовый папа спит в страхе лишний раз двинуть конечностями и от этого напряжения не всегда хорошо высыпается.

ГВ происходит по требованию но, как, собственно, и ожидалось, день на 5-й – 7-й установился собственный режим и цикл от пробуждения до пробуждения составляет теперь примерно 2,5 – 3 часа. Иногда, если, например, колики, или какое другое переживание, этот режим нарушается и в поисках утешения малыш может повиснуть на груди надолго, но как только обретается покой, биологический график восстанавливается. Если переживания были длительные и ребенка утомили, то после утешения он спит крепко, несколько кормлений ест быстро только, что бы «заморить червячка», практически, сквозь сон, а потом опять все входит в привычные рамки: сон, переодевание, трапеза, тусня, иногда повторное переодевание и опять сон.

Раньше никогда не задумывалась, а теперь уже месяц мне не дает покоя вопрос, что снится младенцам? На таком маленьком личике отражаются такие сложные, такие взрослые эмоции, что же все-таки ему снится?